Если соединить растущий рост интереса к смартфонам и прогресс в футуристических очках (вроде Google Glass), что мы получим на выходе? Распространение дополненной реальности. Считается, что в прошлом году она впервые стала готова к массовому внедрению. Переведя эту технологию из лабораторий в наши с вами дома, глашатаи Кремниевой долины принялись на всех углах возвещать о том, какой замечательный новый мир ждёт нас в недалёком будущем. Готовьтесь, говорят они, к более информационно насыщенному, более простому для навигации, более интересному и весёлому существованию.
Отождествление большего с лучшим — старый рекламный приём. Мы к нему настолько привыкли, что уже не воспринимаем как рекламу. Звучит поверхностно? Да. Можно разложить по полочкам в научных дискуссиях и строгих разговорах с родителями? Безусловно. Отдаёт идеализмом интернет-маркетинга, которым нас бомбят уже много лет? Определённо. Но давайте посмотрим правде в глаза: этот идеал не жил бы так долго, если бы не работал. Мы страстно любим всё преувеличенное.
Для рекламной шумихи нужны желанные продукты, ну или, во всяком случае, хорошо запоминающиеся ссылки на них. Как писалось в одной статье, дополненная реальность упростит ориентирование в городе, походы по музеям, покупки, путешествия, изучение истории, обслуживание клиентов, безопасность, спасательные операции и украшение дома. В другой статье говорится, что AR может вдохнуть новую жизнь в чтение, добавив «бóльшую глубину и дополнительный смысл повествования». Дополненную реальность прочат даже готовке, играм, автомобилям и даже нашему мышлению.
При таком количестве надвигающихся на нас новшеств гендиректор Evernote Фил Либин (Phil Libin) высказал мнение, что скоро человек, смотрящий на мир без AR-очков, будет «выглядеть варваром». «Это настолько мощно, что стоит снять очки, и выглядишь глупо», — говорит он.
За неявными очертаниями технологий и революционной риторикой весьма непросто рассмотреть что-то конкретное, хотя авторы, специализирующиеся на освобождении воображения от технологических мифов, очень хотят это сделать. К таким людям относится Тим Мон (Tim Maughan), чей рассказ «Ограниченное издание» (Limited Edition) на данный момент находится в кратком списке номинантов на получение Британской премии научной фантастики. Он представляется нам идеальным собеседником для обсуждения этой темы.
Мы с Моном начали общаться на технологические темы, когда он поучаствовал в написании моей недавней статьи для The Atlantic «Расизм в дополненной реальности». И действительно, в тех трёх рассказах, из которых состоит повесть Мона «Окраска» (Paintwork) в жанре «киберпанк++», затрагиваются самые разные сценарии будущего: алчные корпорации запускают всепроникающую рекламу виртуальной реальности, которая портит городской ландшафт («Окраска»), авторитарные гильдии из многопользовательских онлайновых игр получают высокий культурный статус и влияют на политику и общественную жизнь («Папарацци»), а бедные страны вынуждены развивать свою экономику за счёт грубой технологической коммерции («Дополненная Гавана»). Однако во всех этих рассказах Мон обращает столько внимания на дополненную реальность, что её можно назвать их главным персонажем.
Эван Селингер: — Что сподвигло вас писать научную фантастику про дополненную реальность в спекулятивном жанре? Почему именно эта тема? Почему к ней нужно подходить в таком жанре?
Тим Мон: — Если честно, я не очень хорошо помню, когда и как я решил написать об этом. Первым рассказом из этой серии был «Папарацци», в котором, в общем-то, про AR говорится не так много, разве что в завязке. В основном это рассказ про старую добрую виртуальную реальность. Это была попытка решить две задачи в одном рассказе: осветить некоторые идеи, которые у меня были по поводу сообществ и экономики в онлайновых играх, и поговорить о том, как правильно устроить мир. Мысли по поводу AR возникли во втором случае.
Затем я написал «Дополненную Гавану», и здесь AR действительно играет центральную роль. Но я написал этот рассказ, когда отдыхал на Кубе. Я хотел написать что-то о конфликтах гордости, идеологии и прагматизма, перед которыми сейчас стоит эта страна. «Окраска» — это тоже об AR, но на самом деле это больше о том, как общественность и корпорации контролируют городскую среду, а также об уникальных вопросах аутентичности, которые стоят перед художниками в цифровой культуре. В «Ограниченном издании» я совершенно чётко хотел написать о беспорядках в Великобритании 2011 года, о потребительстве и о том, как это показано в традиционных и общественных СМИ. AR просто был удобным инструментом для рассмотрения и визуализации этих вопросов.
Мне кажется, я просто пытаюсь сказать, что я никогда не собирался специально «писать про AR». Во всех этих рассказах AR просто метафора, литературный приём, позволяющий поговорить о насущных социальных проблемах и темах доступным и визуальным, как мне бы хотелось верить, языком. В целом, как писатель, я считаю научную фантастику способом скорее исследовать и показывать настоящее, чем предсказывать будущее. Второе меня не особо интересует, по крайней мере, я не делаю это точно и аккуратно. Иногда у меня даже есть ощущение, что когда научная фантастика показывает будущее неправильно, она ещё интереснее. Часто это позволяет лучше представить то время, когда она была написана. Пожалуй, несбывшиеся прогнозы гораздо больше говорят о периоде, когда они возникли, чем сбывшиеся.
Что вы думаете о моей характеристике AR как вашего главного героя? Большинство людей сочтут это ошибкой категоризации из-за такой антропоморфной проекции. Однако есть богатая теоретическая и литературная традиция, когда неодушевлённые объекты представляются как самостоятельные действующие лица. Этого взгляда придерживаются французский философ Бруно Латур и один из моих любимых писателей Ричард Пауэрс. В его романе «Вспашка тьмы» персонажами являются технологии симуляции.
Это интересный подход, и я раньше о нём не думал. Думаю, это может быть так. Правда, как я уже сказал, я считаю AR литературным приёмом, поэтому, может быть, главные герои — это те вопросы, которые я пытаюсь исследовать. Думаю, это более точная оценка.
Должен отметить, что я не очень хорошо начитан в вопросах современной научной фантастики. Я не читал Пауэрса. Его труд кажется интересным, я его посмотрю.
Мне не хотелось бы, чтобы «Окраска» звучала слишком нравоучительно. Это безусловно качественная литература. Тем не менее, вы описываете коммерциализацию и рекламу в столь безнадёжных тонах, что я не могу удержаться от того, чтобы рассматривать ваши рассказы как литературное исследование философского тезиса о том, что связь между инновациями и рынком неизбежно омрачит наше будущее. Вы могли бы пояснить этот момент?
Связь между инновациями и рынком неизбежно омрачает наше настоящее. Сейчас у нас есть доступ к технологиям, которые могут улучшить жизнь всех людей, но мешает этому в основном именно рынок и тот священный ореол, которым мы его наделили. Безнадёжность — понятие странное и очень субъективное. Недавно меня спросили на одном мероприятии, считаю ли я свою работу антиутопичной, и я ответил, что считаю её реалистичной. Люди посмеялись, я сказал это несколько иронично, но в то же время вполне серьёзно. Антиутопии относительны. То, что для одного антиутопия, для другого — реальность или даже утопия. Всё зависит от точки зрения, от идеологических приоритетов и, возможно, степени понимания.
Позвольте мне объяснить с помощью такого приземлённого примера. Меня не перестаёт удивлять, сколько в интернете злости по поводу цикла обновления продукции у Apple. Людей страшно раздражает, когда они видят, что новая модель iPad выходит каждый год, будто это нечто самое коварное, верх капиталистической эксплуатации. Конечно, это не так. Даже с чисто потребительской точки зрения это очень слабый пример того, как капитализм манипулирует людьми, обществами, политикой и демократией.
Возможно, это признак культурных различий между Европой и США. Оба эти региона полностью восприняли потребительский капитализм, но здесь есть ощущение, что в США никто не ставит под вопрос сам рынок, будто это будет какое-то богохульство. Когда мы что-то не оспариваем, мы это и не понимаем, не можем увидеть полную картину. Если ты не видишь полную картину, а кто-то другой ставит этот вопрос, тогда это кажется нам циничным, антиутопическим или безнадёжным, хотя на самом деле это может быть просто наблюдение, перспектива. Я не хочу сказать, что мои работы именно такие, но поскольку здесь в Великобритании мы более открыты, задаём больше вопросов о рынке, то и те вещи, о которых я говорю, не кажутся столь радикальными или циничными. Цинизм тоже относителен. И он необязательно меняет что-то в нашем непосредственном восприятии — вполне можно обсуждать природу и последствия капитализма и не быть при этом марксистом-революционером.
Тот факт, что вы выбрали AR как главный литературный приём, говорит о том, что вы считаете его особенно подходящим средством для начала тех обсуждений, которым нам сейчас не хватает. Я преследовал такую же цель в своей статье «Расизм дополненной реальности», где написал, что очень легко поддаться нынешней шумихе вокруг AR, потому что она вращается только вокруг развлекательных и безобидных товаров. Вы могли бы рассказать, обсуждение каких вопросов вы считаете сейчас наиболее важным, почему стандартные жанры освещения этих вопросов не справляются со своей задачей, и почему AR хорошо подходит для расширения этого диалога?
Вы интересно сказали: легко поддаться нынешней шумихе вокруг AR, потому что она вращается только вокруг развлекательных и безобидных товаров. Я считаю, вы полностью правы. Но я бы немного дополнил. Легко поддаться шумихе вокруг AR, потому что она всё ещё кажется чем-то новым и восхитительным.
Технология становится наиболее успешной — и наиболее опасной — тогда, когда минует эту стадию новизны и становится обыденной и повседневной. Пожалуй, самый свежий пример — смартфоны и то, как они радикально изменили наш образ жизни.
Я уверен, что большинство читателей помнят, когда вышел первый iPhone, и каким он казался восхитительным и революционным: постоянная мобильная подключённость, дисплей, сенсорный экран, форм-фактор… Сегодня же iPhone воспринимается как нечто обыденное, даже скучное. Почти в любом месте земного шара невозможно пройти через населённое место, не увидев десятки самых разных людей с этим устройством в руках. А ведь первый iPhone был выпущен всего в 2007 году. От революционного продукта до абсолютно обыденной вещи прошло невероятно малое количество времени, всего шесть лет.
Очень немногие нашли время остановиться и поразмышлять о том, как iPhone на нас повлиял, как на отдельных людей и общество в целом. Как повлияло на нашу жизнь лёгкая и непрерывная подключённость к сети? В совокупности со взрывным ростом социальных сетей — ещё один быстрый цикл от революции до повседневности — как это повлияло на то, как мы рассматриваем людей вокруг нас? Или людей, физически находящихся далеко от нас? Как это повлияло на то, как мы рассматриваем общение, обсуждение, полемику?
Когда вопрос ставится о влиянии технологий, возникает понятная тенденция обращать внимание на всё самое передовое, на первопроходцев, хакеров, людей, которые ныряют в неизведанное. Мне кажется, отчасти эта тенденция подогревается теми учёными и журналистами, которые хотят выглядеть эдакими «охотниками за классными вещами», которые высматривают новые тенденции и спекулируют о путях их развития. Это всегда интересно, но у меня нет уверенности, что так называемое передовое всегда так очевидно, как кажется.
Если взять беспорядки в Великобритании 2011 года, то одной из самых интересных вещей там было то, как использовался BlackBerry Messenger. Фактически это были флеш-мобы, организованные по сети BBM, и это оказалось весьма эффективно и хорошо подходило для поставленной цели. Если восстания «арабской весны» любят приписывать себе евангелисты Twitter, то в Великобритании в бунтах участвовало много людей, которые вообще не используют Twitter. Такой акцент на BBM застала врасплох журналистов и экспертов, но сейчас, оглядываясь назад, мы понимаем, что использование этого сервиса было очевидно.
Устройства BlackBerry были очень популярны в этих внутренних городских кварталах из-за относительно низкой цены по сравнению с iPhone и т.д., а сервис BBM позволяет посылать неограниченное число сообщений типа SMS всего за £5 в месяц, а также «транслировать» сообщения всем в своей контактной книге и пересылать другим полученные сообщения. Всё это очень упрощает распространение информации. Может показаться, что это очень похоже на Twitter, но у BBM есть ряд интересных отличий. Самое важное в том, что это в основном закрытая сеть, или, ещё точнее, это настоящая социальная сеть на основе социальных связей. Если у тебя нет BlackBerry и доступа к BBM, ты не видишь, что говорят люди, а даже если видишь, то только только от тех, кого лично знаешь. По сути, это такая частная версия Twitter. Нельзя пойти и посмотреть чей-то публичный профиль. Нельзя найти его поиском. Нет ни хештегов, ни популярных тем. В результате мы получаем гораздо более революционный инструмент, чем открытые централизованные сети вроде Twitter или Facebook. Их очень сложно отслеживать кому-то вне компании RIM. Вот почему это стало таким большим сюрпризом для полиции, властей, СМИ и обозревателей тенденций. И это корпоративная сеть, а не какая-то открытая альтернатива Твиттеру или секретная сеть Анонимусов. Это очень приземлённая, скучная на вид система, прилагающаяся к телефонам BlackBerry вроде как в нагрузку.
Так как же будет с AR? Я считаю, что сейчас это невозможно предсказать. Мы можем сколько угодно рассуждать о прорывных возможностях этой технологии, но правда в том, что пока она не достигнет стадии обыденности и массовости, мы просто не в состоянии предсказать, как она будет использоваться. Я не хочу задевать чью-то техническую гордость (ну может, совсем немного), но если ты первопроходец техники, ты находишься в особенном статусе очень недолго, и сам по себе ты не в состоянии произвести сдвиг парадигмы. Для этого по определению нужно, чтобы это же сделали все остальные.
Какие обсуждения может инициировать AR как литературный приём? Что ж, от сегодняшнего интернета, технологий коммуникаций и социальных сетей AR в основном отличается своей вещественностью, как она выводится в «реальный мир» с помощью технологий наложения и позиционирования. Как следствие, мы получаем отличный способ для исследования конфликтов между общественным, частным и корпоративным пространством. Примерно это я пытался сделать в «Окраске» и «Ограниченном издании». Как определить общественное пространство? Кто контролирует, что мы видим, когда находимся в общественных местах? Почему, скажем, реклама в общественных местах считается приемлемой, а граффити — нет? И то, и другое — формы визуального отображения, которые нам показывают в так называемых общественных местах без приглашения. Вот какие вопросы стоят перед нами сегодня. Я живу в большом городе и стоит мне выйти за дверь, как я оказываюсь под бомбежкой рекламы (и граффити тоже, хотя и в гораздо в меньшей степени). Хотя может показаться, что распространение AR только усилит эту ситуацию, обсуждать это нужно уже сейчас, чтобы задавать определённые вопросы о настоящем, которые мы нечасто поднимаем.
Например, меня всегда удивляет, как людей расстраивает онлайновая реклама на сайтах и в социальных сетях. Порой люди просто приходят в ярость. И это можно понять. Но уже сложнее понять, почему эти же самые люди не имеют ничего против наружной рекламы на улицах и в транспорте, да и по телевизору тоже. Им вроде бы совсем нет до неё дела. Но как они отреагируют, когда эти две формы коммерческой рекламы начнут объединяться с помощью AR, в буквальном смысле у них перед глазами? И как они будут реагировать на AR-эквивалент граффити или просто социальных протестов и беспорядков? Или, быть может, эта новая технология позволит просто отключить всё ненужное, как сделала ваша вымышленная бабушка из статьи в The Atlantic? Наверное, можно будет отключить социальные протесты, но я не представляю, как можно будет так же просто отключить рекламу. Может быть, можно будет отключить рекламу, заплатив определённую цену — и мы тут же получаем систему из двух классов, когда экономические различия между людьми влияют на то, что они видят в общественных местах, вроде бы одинаковых для всех. И повторюсь, мы говорим не о будущем, эти вопросы актуальны уже сегодня. Вы когда-нибудь замечали, что в зелёных пригородных зонах меньше рекламы? Когда вы последний раз видели, чтобы закрытый район или загородный дом был окружён рекламой Coca-Cola? Это большое упрощение, но я думаю, что часто бывает полезно рассматривать будущее как преувеличение настоящего. Или во всяком случае, это полезно для меня в моём творчестве: иногда преувеличения и неправда могут сказать больше, чем правда.
По материалам Huffington Post (беседовал Evan Selinger)
