Первые нательные прототипы, непохожие ни на что, известное сегодня, вышли из лаборатории в начале 1990-х. И к 1998-му «нательный багаж» Пентланда вырос и включил, по его воспоминаниям, «очки с закрытым от посторонних глаз компьютерным дисплеем в полном разрешении, датчик состояния здоровья в часах, который следил за моей температурой, сердцебиением и кровяным давлением, компьютер в ремне с беспроводным интернет-соединением, нагрудный значок с микофоном и камерой, а также тачпад или клавиатура, буквально пришитые к верхней одежде».
Всё это было придумано Пентландом и меняющимся коллективом из примерно 20 студентов лаборатории, которая сегодня во многом выглядит, как и ранее: открытое пространство со столами, кажущимися почти второстепенными на фоне различных масштабных моделей, стен, которые стоят не там, где должны быть, гаджетов и железа, о предназначении которых у меня либо туманные представления, либо никаких.
Всё это и студенты, вальсирующие вокруг с приборами на головах и телах: самые ранние нательные прототипы, в конце концов, были не совсем теми устройствами, которыми стали сегодня. Фитнес-браслеты, которые контролируют всё, от сердечного ритма до фаз сна? Когда-то они были встроены в часы настолько же уродливые, насколько ограниченные в функциональности. Встроенные в значок датчики идентификации, которые Пентланд и его студенты для изменения того, как бизнес — от call-центров до инвестиционных банков — организует рабочее пространство и встречи? Изначально это было возможно только с жилетом. (Ранний прототип висит в лаборатории. Он очень напоминает рыбацкий костюм, толко с проводами, которые подключаются к различным приспособлениям, вместо снастей.) Даже смартфон — по сути нательная электроника, отмечает Пентланд, поскольку мы носим их и обращаемся к ним так же часто, как к часам (он похлопывает свой карман, в котором неизменно пребывает смартфон) — был создан здесь с нуля в начале двухтысячных, когда в остальном мире такого ещё не было.
И Google Glass? Достаточно сказать, что их первые разработчики возглавлялись одним из звёздных студентов Пентланда Тэдом Стэрнером (Thad Starner) и были известны как Киборги: клавиатуры со встроенными дисплеями покрывали половину лица и имели опутывающие тело провода к компьютеру с одноручной клавиатурой. Они назвали своего нательного питомца Лиззи в качестве отсылки к прозвищу Ford Model T «Оловянная Лиззи». В конечном счёте Лиззи стала Google Glass, когда Ларри Пэйдж и Сергей Брин в 2010 году пригласили Стэрнера возглавить новый нательный проект.
Сегодня Лаборатория человеческой активности может похвастаться примерно 50 выпускниками. И сам Пентланд более не является тёмной лошадкой. Все, с кем я общался, говорили о Пентланде с восхищением: «смешной» эксперт по словам Тэда Стэрнера (в саммо лучшем смысле слова); не только блестящий исследователь, но и превосходный наставник по словам бывшего студента Бена Вэбера (Ben Weber). А энергия Пентланда, особенно когда она направлена на студентов, — бесконечный поток. «Я не думаю, что он много спит», — признаётся Вэбер.
Карьеры говорят сами за себя. Примерно половина бывших студентов Пентланда стала штатными преподавателями в различных учреждениях, а остальные либо работают в промышленности или в ведущих научно-исследовательских группах, либо возглавляют собственные компании. В подавляющем большинстве этих компаний Пентланд выступил сооснователем, спонсором или консультантом — и каждая посвящена популяризации отдельного аспекта нательных технологий.
Последним проектом Пентланда, обратившим на себя значительное внимание, стал социометр. Это обманчиво простое устройство размером с колоду карт, которое оснащено акселерометром для отслеживания движений, микрофоном для регистрации голосовых команд, Bluetooth для обнаружения других социометров и, наконец, инфракрасным датчиком, определяющим, когда вы сталкиваетесь с владельцами гаджетов лицом к лицу — эти возможности, по мнению учёного, можно использовать почти везде: в медицинских учреждениях для определения депрессии или болезни, на предприятиях, где компании могут измерять счастье сотрудников и производительность, а также в мозговых и предпринимательских центрах, где социометрические данные могут помочь носителям меток активизировать личный и командный творческий процессы и инновации. Пентланд настаивает, что для смягчения проблемы частной жизни большинство социометров записывают только голосовые и речевые шаблоны, а не слова. Он разрабатывает устройство почти 15 лет, и уже были люди, носившие его в течение нескольких недель за раз. Одно исследование показало, что социометр помогает различать блеф в покере примерно 70% времени; другое обнаружило, что его владелец может определить, кто выиграет переговоры, в течение первых пяти минут с 87-процентной точностью; третье дало вывод, согласно которому можно предсказать результат свидания до встречи.
За последнее десятилетие социометрические данные продвинулись далеко за пределы этих ранних демонстраций. Используя информацию, собранную с десятков исследований на людях, как лабораторных, так и полевых, Пентланд накопил более 100 показателей, которые часто могут сказать о человеке больше, чем он сам. В голосе и позе вы можете прочесть признаки депрессии и счастья, увлечённости и скуки. В частоте и характере взаимодействия вы можете распознать сигналы удовлетворённости деятельностью и продуктивности. Вы можете сказать, когда группа склонна к инновациям, а когда она вязнет в инерции. Вы, по всей видимости, даже можете предсказать развитие болезни Паркинсона.
Жилет из лаборатории Пентланда
Последняя побочная деятельность Пентланда — Sociometric Solutions — занимается дальнейшим развитием социометра. По состоянию на 2013 год устройство использовалось десятками научно-исследовательских групп и компаний, в том числе членов Fortune 1000. В прошлом году выпускник MIT Вэбер (он возглавляет предприятие) и Пентланд вместе с исследовательской группой Корнуэлльского университета провели исследование, чтобы увидеть потенциал поднятия возможностей социометра на новый уровень. Анализируя всего-навсего тональность чьего-нибудь голоса, команда точно предсказывала содержание в слюне кортизола, показывающего, насколько мы раздражены и будем вероятно раздражены в ближайшем будущем. «С эволюционной точки зрения это имеет большое значение, — говорит Пентланд. — Можно представить, что в тот день, когда вы собираетесь охотиться на мамонта, было бы полезно знать, кто будет чувствовать себя хорошо, а кто — нет. Таким образом мы разработали сигналы — не языковые, но старше языка». И вновь вспоминаются бобры. «Это как наблюдать бобров из космоса, как Джейн Гудолл (Jane Goodall — знаменитый британский приматолог, этолог и антрополог — прим. ред.) наблюдала горилл. Вы наблюдаете на расстоянии».
Социометр — Sociometric Badge (изображение с сайта Sociometric Solutions)
Наконец, Пентланд может не просто считать бобров с орбиты, но и предсказывать, где они будут ходить, как будут взаимодействовать, что может случиться с ними в будущем — и как все эти показатели, в свою очередь, могут быть улучшены. В 1998 году он предсказал, что «[нательные устройства] смогут расширить чувства, улучшить память, улучшить социальную жизнь владельца и даже помочь ему сохранять спокойствие и собранность». Он предполагает, что с социометром они смогут сделать даже больше этого: нательные устройства ближайшего будущего могут улучшить коллективный разум, вывести социальные функции на следующий уровень.
Однако будущее, в котором нательные технологии смогут давать объективные данные, улучшающие нашу жизнь и наше общество, не гарантировано. Так же, как работа Пентланда над ними была встречена недоверием коллег из MIT, нательные технологии сегодня встречаются скепсисом — и иногда заслуженным. Бизнес, что началось с кафе в Сиэттле и перекинулось на стрип-клуб Лас-Вегаса, полностью запрещает устройства типа Google Glass. В апреле с ещё одного несчастного владельца Glass — 20-летнего журналиста Business Insider, гулявшего по району Мишн в Сан-Франциско, — их сорвали с лица и разбили устройство об асфальт.
Такое беспокойство в частности можно объяснить подсознаотельным недоверием к технологии, вторгающейся в человеческое общение. Мы смотрим на наши телефоны больше, чем друг на друга, проверяем наши Twitter-ленты вместо реального общения. Разве Google Glass и социометры — это не шаг в том же направлении, не устройства, которые ограничивают нашу общительность и вредят вниманию? В конце концов мне легко пропустить мимо ушей ваши слова, обдумываю ли я ваше последнее предложение или отвлекаюсь на установленный ранее будильник. И да, есть также страх перед эрозией памяти — так называемым «эффектом Google». Если вы имеете постоянный доступ ко всему, зачем что-то помнить?
Если верить Пентланду, эти аргументы игнорируют многое из того, что дают эти устройства. Привязанная мобильность может означать больше социальных добродетелей, а не меньше. Вы помните вашу последнюю беседу, а не вспоминаете всё по расплывчатым кадрам. Вы не пытаетесь вспомнить чьё-то имя или место вашей встречи, воспоминания у вас под рукой. «Вы можете вести гораздо лучшую социальную жизнь, — замечает Пентланд. — Я помню ваше имя, имена ваших детей. Мы все счастливее». Нательные технологии также могут решить проблему мультизадачности, поставленную смартфонами. Вместо того, чтобы вытаскивать телефон и прерывать разговор, вам не нужно даже отводить взгляд. «Вы действительно можете обратить внимание на то, что делаете, — говорит Стэрнер из проекта Google Glass. — Это не исключает многозадачность, но делает её более безопасной».
Что касается эффекта памяти, у нас всегда была транзактивная память (запоминание не информации, а пути к ней — прим. ред.), замечает Пентланд, отнесение некоторых битов информации к нашим друзьям или коллегам вместо того, чтобы помнить её самим. Эта способность позволяет нам решать другие умственные задачи, и выясняющиеся факты с большей вероятностью будут точны. Пока мы со Стэрнером разговариваем, он беспрепятственно использует Glass для проверки даты одного из его исследований, с точностью обращаясь к факту, который в ином случае был бы туманным. (Стэрнер невольно иллюстрирует обратное, когда я упоминаю ранний проект его наставника. «Я думал, это были утки, — размышляет он. — в бобрах, вероятно, больше смысла».)
Но проблема конфиденциальности остаётся и, как заметил в начале Пентланд, она серьёзна.
Некоторые сценарии очень страшны, — говорит он. — Они не кажутся мне чем-то научно-фантастическим. Они вполне возможны.
Любой технологией, которая позволяет записать и передать ваше точнейшее положение, можно злоупотребить. Мы как никогда приучены оставлять данные онлайн — цифровые хлебные крошки, как называет их Пентланд, — но информация, которую мы даём социометру или устройству вроде Google Glass, потенциально гораздо более разрушительна. Пентланд видит преимущества своей технологии как безграничные, но он также видит возможности для злоупотребления.
Противники Glass уже обеспокоены случайной съёмкой и показом конфиденциальной информации. Но дилемма залегает намного глубже: кто-то может со злым умыслом использовать исходящие от нас сигналы высокого уровня — поведенческие паттерны в реальном времени, такие как частота пульса или голоса, простые модели движения, — что может быть большей проблемой, нежели наличие у кого-то доступа к личному делу. Оживлённый секундой ранее, когда он в волнении указывал на совершенно новые Google Glass на своей офисной полке, Пентланд становится серьёзным. Он складывает ладони у груди и наклоняется вперёд на диване, как будто пытается подчеркнуть то, что намерен сказать. Его брови поднимаются. Его голос становится ниже, речь замедляется.
Штука в том, что я могу узнать большую часть жизни из ваших метаданных, — говорит Пентланд. — И хуже всего то, что я могу взять метаданные у людей, с которыми вы взаимодействуете. Мне вообще не нужно видеть вас. Люди беспокоятся о конфиденциальности, но в определённом смысле они недостаточно обеспокоены, поскольку на самом деле не понимают, чем рискуют. Они смотрят только в краткосрочную перспективу.
Для него есть только один жизнеспособный ответ на потенциальные риски: «Вы начинаете управлять своими собственными данными». Он рассматривает будущее как время, когда люди принимают активные решения для того, чтобы чем-нибудь делиться, зная точно, когда, как и кем будут использоваться их данные.
Это самое важное — контроль информации. Это должно быть сделано правильно. Иначе вы в конечном итоге придёте к чему-то вроде Штази.
Но возможности, описанные Пентландом, достаточны, чтобы поставить один беспокоящий вопрос. Даже если мы думаем, что контролируем свои данные, как мы можем это знать? Если наши книги могут пропасть с Kindle в считанные секунды, если в один прекрасный момент мы можем обнаружить собственный почтовый аккаунт заблокированным, если мы можем проснуться и открыть для себя, что у АНБ была возможность слушать наши звонки в течение многих лет, как мы можем полагаться на уровень собираемых электроникой Пентланда — в частности, социометром — данных в собственной безопасности?
Пентланд вздыхает. Это действительно беспокоит. И да, я должен волноваться — очень сильно волноваться. Но он считает, что с тщательным контролем и строгим набором руководящих принципов мы можем избежать многих наихудших сценариев. Мы можем установить правила прежде, чем кто-то их сломает, проявлять инициативу, а не реакцию — сегодня Пентланд работает с Международным экономическим форумом над консультированием некоторых важнейших мировых политических и бизнес-лидеров по таким правилам. Его видение будущего: физические лица как фрилансеры, вырабатывающие данные; они могут подключиться к Сети или отключиться от неё по желанию и могут делиться или нет по усмотрению.
Это не должно пугать, — говорит учёный. — Это может стать расширением прав и возможностей.
Maria Konnikova, The Verge
